Читаем без скачивания Обитель милосердия [сборник] - Семён Данилюк

Скворешный недовольно скосился на стареющего полковника. Не вставая, внушительно прокашлялся:

— Вот смотрю я на вас, молодых, здоровых… Как говорится, кровь с молоком. — Он добро улыбнулся. — Кажется, чего не работать во славу, так сказать, державы. Но вот, оказывается, есть среди вас такие, у которых и кровь, да и совесть на спиртном замешаны. Именно что на спиртном! — надавил Скворешный. Отстранённое молчание, установившееся в помещении, ему решительно не нравилось. — Правду говорят, что в семье не без урода. И этот урод, он, понимаете, та самая ложка дёгтя, что бочку мёда поганит. Это ж надо! Все органы, понимаешь, напрягают силы, чтоб перебороть такое позорное явление, как пьянство. И находятся-таки в наших рядах людишки! Которые не только по всяким зауглам распивают, но ещё и пьяными за руль лезут. Тем более офицер дорожно-патрульной службы. Это ж до какой распущенности надо дойти. А ведь кто управлял, тот знает, дорога — всегда повышенная опасность. Просто в голове не укладывается!

Скворешный натужно задышал. Весь вид его выражал крайнюю степень возмущения. Но Лешка-то видел, как во время возникшей паузы содрал он с себя правую туфлю и освободившимся носком принялся чесать левую лодыжку с таким остервенением, что из-под брючины выползла застиранная кальсонная резинка.

«Подойти, что ль, почесать? Может, скостит за усердие». Лешка хмыкнул от осознания безмерности унижения, на которое был сейчас способен, лишь бы не выгнали.

— Словом, вопрос с Бадаем решённый, — облегченно объявил Скворешный и рубящим движением руки окончательно отделил подрагивающего в углу Лёшку от остальных. — Конечно, мы могли бы просто уволить его. Но руководству важно в полной мере учесть мнение коллектива. Понять: способны ли вы сами дать должную оценку безобразному, понимаешь, факту. Так что говорите откровенно. Прошу только, выступая, помнить о чистоте рядов. Пьянице пощады быть не должно!

— И не будет! — заверил его, стремительно поднимаясь, Платошин. — Есть желающие высказаться?

Будто боясь, что такие желающие найдутся, он на одном дыхании продолжил:

— Тогда позвольте сначала мне… Тут в кулуарах отдельные доброхоты, знаю, разговоры вели, де, случайность, с кем не бывает. Правильно товарищ генерал нам указал — опасное это заблуждение…

— Каково забирает мальчик, — шепнул начальник уголовного розыска Гордеев.

— Далеко шагнёт, — согласился сидящий рядом сорокапятилетний майор Кольцов. Всего два дня назад старший следователь УВД по особо важным делам за какую-то провинность был снят с должности и с понижением переведен в райотдел. Теперь он с интересом присматривался к происходящему.

— …Да, опасное! — надбавил голоса Платошин. — По Бадаю и прежде были сигналы. О поборах с водителей, об аморальном поведении в быту.

— Мы проверяли, — сухо, для Скворешного, пояснил Бойков.

— Анонимки не подтвердились. А с аморалкой, так там и вовсе, как оказалось, с ног на голову перевернули.

— Но ведь сигналы-то были, — упрямо, хоть и несколько растерянно, продолжил Платошин. — Значит, плохо проверяли. Чтоб столько лет в ДПС и — ничего не подтвердилось…

Кто-то натужно хихикнул.

— Между прочим, в суде, если нет доказательств, дело прекращается, — выкрикнули из рядов.

— Ну-ка, ну-ка, кто-й-то там такой грамотный? — Скворешный заинтересованно привстал, разом придавив зародившееся оживление. («Аж чесаться перестал», — подивился Лешка.)

— Ба, а я-то дивлюсь, голос вроде как знакомый… Кольцов, конечно.

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Кто о чем, а вшивый, понимаете, о том же, — замначальника УВД насмешливо покачал крупной головой. — Вы б о доказательствах этих, Кольцов, в своих уголовных делах пеклись. Тогда, может, не вылетели бы из УВД как пробка, понимаешь! Кстати, прошу всех усвоить: борясь за чистоту рядов, мы будем безжалостно изгонять запачкавшихся. И ещё — специально для демагогов — здесь вам не суд и спрятаться за отсутствием доказательств не удастся. Вот именно!

Скворешный жёстко прошелся взглядом по зароптавшим рядам. Поощряюще кивнул Платошину.

— Выступать будешь? — Гордеев наклонился к начальнику ДПС капитану Талызину, ссутулившаяся могучая спина которого начисто заслоняла его от президиума.

— Сам не видишь, что безнадёга? — огрызнулся тот.

— Получается, товарищ генерал, любопытная цепочка. — Платошин потащил руку вверх, словно вытягивая пресловутую цепочку из запасного кармана. — Нечистоплотность дома, пьянство в быту, ощущение безнаказанности, вследствие чего — пьяная авария, и ещё слава богу, что вовремя попался, а то бы и до преступления докатился.

— Во холуй-то! — донеслось сдержанное шипение откуда-то от батарей, но, по счастью для говорившего, голос его «затерся» за общим шумом.

— А что? От измены жене до измены Родине — один шаг, — неловко пошутил заштатный отдельский остряк Велин. Но в попытке разрядить ситуацию не преуспел.

— Та-ак! Вот это так та-ак. — Скворешный тяжело поднялся. Рядом с ним встал посеревший Бойков. — Вот мы и договорились. Это ж надо так переродиться, если для вас человек, честно и прямо говорящий негодяю, что он негодяй, уже и холуй и чёрт-те что!.. Кто это сказал?

— Мы разберёмся, товарищ генерал, — тихо пообещал Бойков.

— Я уж не говорю, что перед вами руководитель. — Скворешный ткнул в зардевшегося Платошина. — Как убеждаюсь, болеющий за дело. И что же? Вместо того чтоб поддержать, решили ярлыков навешать. Чтоб, стал быть, притёрся. Не позволим! Кто это сказал?

— Товарищ генерал! Мы разберёмся, — решительно повторил Бойков.

— Что ж, разберитесь. — Скворешный искоса зыркнул на начальника отдела. — Иначе мы вам поможем. Что там у нас дальше?

— Я, товарищи, — сдавленно, как бы сглотнув обиду, продолжил Платошин, — говорил не с чьей-то подсказки, а по зову сердца. Невзирая на ранги. Прошу и других высказываться так же честно и прямо… Ну что? Стесняемся? Тогда давайте предоставим слово молодежи ДПС. Гончаров, ты вроде хотел?

— Я? — Рослый сержант, на свеженьком мундире которого еще красовались армейские значки, вроде бы удивлённый приглашением, с независимым видом поднялся. — А чего? Могу.

— На трибуну поднимается младший штуцерщик на наливе с крепостью до сорока, — возвестил неугомонный Велин. Ради остроты он был готов даже рискнуть гневом начальства. Впрочем, и на сей раз труды его не пали на благодатную почву.

— Заткнись, пустомеля! — во всеуслышание порекомендовал ему старший опер угро Фёдоров. Уязвленный Велин, знавший его крутой нрав, благоразумно смолчал.

— Пожалуйста, Гончаров, — с натужной улыбкой кивнул Платошин.

— Ну, мы, конечно, осуждаем Алексея Константиновича, — разглядывая что-то в полу, начал Гончаров. Но вдруг оторопело скосился на добрейшего участкового Смородина. «Не пачкайся, сынок. Тебе ж здесь работать», — почти беззвучно обозначили губы Смородина.

Нервно улыбаясь, Гончаров смешался.

— Что ж, главное сказано, — выручил Платошин. — Может, непосредственный начальник дополнит?

— Да чего там? — неприязненно зыркнув на бойкого зама, буркнул Талызин. — И так всё ясно.

— А что ясно? — Скворешный пошевелил пальцами, будто вылущивая капитана из скорлупки, в которой тот пытался спрятаться. — Помнится, когда вы на коллегии оправдывались за рост дорожно-транспортных происшествий, так прямо Цицерон, понимаешь. А теперь и сказать нечего? Вы за увольнение Бадая?

— Да в общем-то раз попался пьяный за рулем, так чего уж? — придушенно, ненавидя себя, пробормотал Талызин.

— В самом деле, товарищ генерал, — включился Платошин. — Ситуация очевидная, осуждающая позиция налицо. Предлагаю проголосовать.

— Вообще-то надо бы сначала Бадаю последнее слово дать, — напомнил Бойков. — Вроде как подсудимый.

Скворешный, хоть и хмуро, согласно кивнул.

Давно ждавший этого момента Лёшка вдруг растерялся. Опершись одной рукой о клюку, другой — о колено, он начал выпрямляться (так раскрывается заржавевший перочинный нож) с натугой и лишь в конце разом резко разогнулся. Он поднял лицо, и многие смущённо отвернулись. Бадай плакал. Всякий раз, как он пытался что-то сказать, из горла доносилось бульканье, и он поспешно тёр кулаком по щекам.

— После армии… пацаном, — выдавил-таки он. — У меня здесь всё… Дома и то больше нет. Нельзя мне без этого… — В груди Лёшки опять клокотнуло. Он со всхлипом перевёл дыхание.

— Может, возьмете себя в руки? Офицер всё же, — Платошин брезгливо поморщился.

Кольцов едва успел придавить к стулу рванувшегося вперёд Гордеева.

— Да в первый раз ведь! — вскрикнул Бадай и вскриком этим словно освободил застрявшие в горле слова. — Вы ж знаете, братцы. Никогда за руль, чтоб на поддаче… То есть, извиняюсь, выпивши… И чтоб авария какая! А тут как нарочно один к одному… Ну, бес попутал же, братцы!